Земное и небесное как проблема сакрального

выбора абсолютных ценностей

(О современном прочтении стихотворения

Н.С. Гумилева «Христос»)

О.И. Логачева

Тверской государственный университет, г. Тверь

В статье показано, что выбор между «земным» и «небесным», составляющий мотивную основу стихотворения Н.С. Гумилева «Христос», носит сакральный характер, не находящий объяснения в логике повседневного земного существования, – в отличие от ценностного выбора современной европейской цивилизации, основывающейся на секулярных ценностях гедонистического характера.

Ключевые слова: Н.С. Гумилев, мотивный анализ, система ценностей, сакральное, секулярное, обожение, гламур.

Секулярное и сакральное – два векторно различных аспекта человеческого существования: секулярный аспект связан с душевной «горизонталью» бытия, с миром людей, с устремленностью «вширь», сакральный – с «вертикалью», с представлением о небесных иерархиях, с возможным для человека обóжением как восхождением от земного к надмирному, трансцендентному. Выбор человеком «вертикального» вектора носит сакральный характер, поскольку не находит объяснения в логике повседневного существования, основывающегося на «горизонтали» межличностных взаимосвязей.

Стихотворение Н.С. Гумилева «Христос» – поэтическая парафраза евангельской истории о призвании апостолов, преимущественно рыбаков, бросающих мирской, и весьма выгодный в те времена промысел, приносящий немалый доход, – ради окормления людей не в земном смысле «давать пищу, кормить», но в специфически христианском значении «осуществлять духовное руководство», «духовное попечение» [10, с. 259]. В евангельском изложении трансформация «я» галилейских рыбаков силой Христа происходит мгновенно: «Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море; ибо они были рыболовы, и говорит им: идите за Мною, я сделаю вас ловцами человеков. И они тотчас, оставив сети, последовали за Ним» (Мф. 4: 18–20). Существо трансформации (рыбак – апостол) укладывается в ясную метафорическую формулу трансцендирования личности: от призвания земного – к призванности надмирной.

Трансформации «я» в процессе душевно-духовного поиска – один из основных мотивов лирики Гумилева (см., например: [6; 7]. В ряду метаморфоз его лирического героя как  «конквистадора» – странника по различных странам, временам и культурам – и трансформации, обусловленные религиозным поэтическим поиском [4] в контексте «духовного реализма» как метода, специфического для литературы Серебряного века [8]. Путь этого поиска у Гумилева – не теософский, как было модно в те годы, но эстетический, связанный с художественным трансцендированием [2] от земного – к небесному, запредельному, а идиостилистически своеобразный способ поэтического поиска – интермедиальность, понимаемая как «перекодирование информации на основе ее перевода из одной сенсорной модальности в другую» [3, с. 138], в проекции на конкретику художественных средств – совмещение метафорики сигнификативного и денотативно-референциального (конкретно-номинативного, визуального, зрительно наглядного) типов.

Именно в этой особенности целесообразно, на наш взгляд, усматривать причины поэтической вольности в парафразировании евангельского сюжета: гумилевский Христос обращается не только к «рыбарям» (как в Евангелиях), но и к «пастырям»: «Здравствуй, пастырь! Рыбарь, здравствуй! / Вас зову я навсегда, / Чтоб блюсти иную паству / И иные невода» (здесь и далее цит. по: [5, с. 133]). «Человеческий пейзаж», мир людей оказывается, с одной стороны, зрительно насыщеннее, объёмнее (представляем Христа не только у озера с рыбаками, вытягивающими невод, но и в «садах береговых», и в полях, где «пастыри» в буквальном смысле пасут овец), с другой – драматичнее, поскольку реальным, земным, наглядно убедительным радостям повседневного существования «пастух и рыбарь» предпочитают видимый лишь внутренним зрением «…светлый рай, что розовее / Самой розовой звезды».

Концептообразующие сигнификативные метафоры, образующие семантическое ядро стихотворения, – торговцы и барыши, даже визуально расположенные в центре текста (в третьей строфе из шести), в сильной позиции семантического ассонанса, связанного с женской и мужской рифмами, на перекличке риторического вопроса с риторическим восклицанием: «Лучше ль рыбы или овцы / Человеческой души? / Вы, небесные торговцы, / Не считайте барыши!» Напряженность сакрального выбора между земным и небесным (в сюжете стихотворения это выбор между выгодным промыслом – и следованием по пути Христа и вместе с ним) компрессируется в оксюморонной метафоре небесные торговцы, которую лингвогерменевтически едва ли возможно интерпретировать иначе, как фиксацию момента драматического выбора между земным и небесным – выбора, который смягчается трансцендентным «утешением», что и в небесном есть что-то от «торговли», от обмена: вместо земных радостей будут дарованы небесные…

Этот экзистенциальный выбор в контексте не только христианской, но и мировой культуры в целом носит вневременнóй характер, в разные исторические эпохи выступает в различных обличиях – при сохранении в неизменности существа дела: либо земное, либо небесное.

Яркое проявление современного секулярного выбора сугубо «земных» витальных и социальных (обобщенно, в условиях современной западной идеологии сверхпотребления,  – узкогедонистических) ценностей при небрежении дарами «небесными» (в терминах гуманистической психологии А. Маслоу, при небрежении «бытийными ценностями», «метапотребностями» [9]) – это феномен гламура и концепт «Гламур», существо которого, по различным данным, в том числе лингвогерменевтическим, сводится к тому, что он «…формирует человека массовой культуры, внедряя в его сознание вместо таких традиционных ценностей, как любовь, семья, дружба, внутренняя красота, такие внешне привлекательные подмены, как секс, карьера, деньги, мода» [1, с. 179]. Этот выбор по-своему, язычески сакрален (точнее, искусственно сакрализован), поскольку предпочтение небесного, в противовес земному, ни этического, ни философского, ни тем более религиозного обоснования в христианской культуре, традиционно считающейся фундаментом европейской цивилизации, не находит.

Экзистенциальный неоязыческий выбор сугубо «земного», узкогедонистического многими поборниками гламура как «элитарного» искусства изощренного потребления витальных и социальных ценностей нуждается в филологическом, в том числе психопоэтическом и лингвогерменевтическом осмыслении. В качестве эвристического средства такого осмысления могут использоваться различные поэтические тексты, относящиеся к признанной классике, то есть наделенные безусловной художественной, а следовательно, и этической, и аксиологической, и «поэтически-философской» ценностью.

В контексте обращения к рассматриваемому стихотворению Гумилева предпочтение земных ценностей небесным можно объяснить бессознательным страхом перед трансценденцией за пределы витального – перед перерождением, которое неотделимо от смерти физического тела, которое требует его смерти как «точки перехода» в инобытие.

В тексте Гумилева высшая точка движения как человека по жизни, так и солнца по небу, и одновременно метафора физической смерти, которая вместе с тем – и христианское перерождение в восхождении к Богу Отцу, – притин (в толковании Большого академического словаря – «наивысшая точка на небе, до которой поднимается солнце» [11, с. 801]): «Солнце близится к притину, / Слышно веянье конца, / Но отрадно будет Сыну / В Доме Нежного Отца». Как видим, словоупотребление конец – энантиосемично, поскольку это одновременно и начало инобытия – «В Доме Нежного Отца».

Лирические персонажи стихотворения Гумилева – не только сам Христос (бóльшая часть текста – его поэтически парафразированный монолог), но и рыбарь, пастырь, а в инициальной строфе – и люди в целом, погруженные в витальную повседневность («Люди заняты ненужным, / Люди заняты земным»). Возможность сакрального предпочтения «небесного» – «земному» для них, по Гумилеву, обусловлена явлением Христа, ср. в другом тексте: «Из двух соблазнов – что я выберу, / Что слаще – сон иль горечь слез? / Нет, буду ждать, чтоб мне, как рыбарю, / Явился в облаке Христос» («На льдах тоскующего полюса…» [5, с. 382–383]). Возможно, современные массовые апокалипсические предчувствия тоже связаны с ожиданием нового толчка от секулярных выборов – к сакральному.

Список литературы:

1. Волков В. В. «Гламурная» ментальность в зеркале журнала «Glamour» // Язык и культура (Новосибирск). 2013. № 4. С. 176–180.
2. Волков В.В. «Человек эстетический» в романе В. Орлова «Альтист Данилов»: О квазитезаурусе жизнетворчества музыканта // Язык и культура (Новосибирск). 2013. № 5. С. 179–185.
3. Волков В.В. Интермедиальность как атрибут художественности (лингвогерменевтика термина) // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Теория языка. Семиотика. Семантика. 2014. № 2. С. 135–142.
4. Волков В.В., Иванова Н.М. Религия как макроконцепт русской культуры: морфо- и лексикостатистика в лингвоконцептологии // Вестник Тверского государственного университета. Серия: Филология. 2008. № 15. С. 148–157.
5. Гумилев Н.С. Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1988. 632 с. (Б-ка поэта. Большая серия.)
6. Десятов В.В. Фридрих Ницше в художественном и экзистенциальном мире Николая Гумилева: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Томск, 1995. 18 с.
7. Луцик Н.В. Эволюция лирического мира Н. Гумилева: Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1994. 22 с.
8. Любомудров А.М. Духовный реализм в литературе русского зарубежья: Б.К. Зайцев, И.С. Шмелев. – СПб.: «Дмитрий Буланин», 2003. 272 с.
9. Маслоу А. Новые рубежи человеческой природы. М.: Смысл: Альпина нон-фикшн, 2011. 496 с.
10. Скляревская Г.Н. Словарь православной церковной культуры. СПб.: Наука, 2000. 447 с.
11. Словарь современного русского литературного языка: В 17-ти т. Т. 11. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961. 1842 стлб.